Лев ГУНИН
КОЛЫБЕЛЬНЫЕ
Давиду ПАТАШИНСКОМУ
Мастеру выше меня
таракан
влажные вихры воздуха плывущего из воскресенья
кафедральные столбы наполненные дымом
незапакованное настоящее грозящее сорваться
бесцветные губы призрака
все это мои ощущения
незатвердевающие на скатерти реалма
куда направит их указующий перст
мысли пространства оглушающе бесцветны
ветер сметает пыль с пустых поплавков
в отношении будущего
телеэкранный пророк
абсолютно стерилен
не будет его
нет ничего под солнцем
возмездие
силились разъединить
прошептало
движение волн
в голове твоей
нет места пальцам
они на твоей спине
пластилиновые мамы
родительницы форм
лежит на его окошке
брусок пластилина
самостоятельная реальность
в осуществлении самобытия
плачь о том что не сбылось
мнущимися слезами
истекают твои глаза
разомни их
скатай шарик
вот она
самодостаточность
погаснув лампа стирает цвета
спи
проект
черепаховый
крокодилообразный бегемот
переходил улицу
на красный свет
отрыжка
ридикюлевой гусеницы
сбила его
на полной скорости
слона увезли в больницу
ожидающий холост
у него четыре лица
одно вешается на спинку
аминь
очередь в хвост
светает
а ты еще не спишь
поспи же
хлеб
перед хлебопекарней
раскрывается зонт
ртов
съесть все
черная дыра
поглощает знамение
лица заклеены
черными провалами
ртов
овалы поглощают тела
наизнанку
черноокий миф
шипит зеницами ртов
засыпайте
открытые глаза
вы как дула
плюете смертью
башня
башня
и точка
маленький
и большой
светает
гора проголотила мышь
точка растворила башню
не ешь зеленого
откусит
копилка
отчаянно светло
тени похожи на пирамиды
я прихожу к тебе вторую ночь
мой новообразованный барашек
со щелочкой наизготовку
у свинки щелочка на спине
у тебя в промежности нежной
копилочка мужского семени
пропылесошенная за воскресенье
извилины твоих кудряшек
прихотливее твоих мозговых извилин
у природы много таланта
сколько живешь столько учишься
на чужих ошибках
все надоело
ум законной супруги
вступил в равноденствие
с пошлостью луноликой болонки
обжитой квартиры
к тому же mercy mon amour
произносящей с английским акцентом
пятицентовик паркингового таксомера
образ достаточный чтобы заплатить за постой
до завтра
спираль
все закручивалось наполовину
на лыжном курорте
разговорили девицу неопределенного возраста
с двойной головой
во время разговора
голова раскололась
по центру
на середине слова
обнажая сносный мозг
с зелеными глазками
мозг заговорил
низким контральто
вертолет моего друга
медленно падал
на баррикады строений
на тенистом корте
не было полупьяных
метеорит прошел насквозь ракетку
опустившись мячиком на ковер
желтая плесень энзимов
закручивалась жгутиками
спиралью
засыпание
дорогие компатриоты
планетяне в тысячном поколеньи
раздуйте свои ноздри
посмотрите сюда расширенными зрачками
бон джорно дорогие
приготовьте подушки
мы отправляемся в путешествие
на вездеходе любви
всхрапните пока не трясет
до следующей остановки
до новой цивилизации
приятных вам сновидений
Август, 2001. Монреаль
ОСЕННИЕ ЭСКИЗЫ
цикл стихов
похолодание
глыбы пустоты завернулись в накидку полночи
по улицам ветер метет сновидений фрагменты
это октябрь стучит в окна длинными пальцами
это в умах инсомнийских их стеклянная дробь
возникают фигуры случайно из воздуха
как бы написанные кистью испуганного воображения
подрядившегося услужливым мальчиком
угадывать каждый побуждений порыв
добровольный переводчик
с языка мотивов на язык выбора
с анархии эго на воли язык
мечется по опустевшим улицам
не успевая листать взбесившийся ночи конспект
деревья сироты конечной урбанизации
всей корой ощущают приближение холодов
и чего– то такого чего не было никогда
этот запах смерти впитался даже в движения кошки
перебегающей дорогу под фонарем
вместе с зимой что– то еще надвигается
огромное странное
возникающее как скрытый глаз
и хватает пространство
своими огромными лапами
одиноких прохожих
пугая их этим н и ч т о
peel – concordia
между станциями peel и concordia
вагоны студентов как срез академического варева
она вошла специально в последний вагон
ненавидит путешествовать в первом
глыба ларус на комоде оставлена по пути
куртка и свитер летят в угол пущенные из комфорта
зажглись окна соседних домов
орет приемник на волне найнти сикс
обволакивает мелочами эту юную женщину
они как миазмы как выделения ее желез
не задумываясь варится в этом вареве
оно составляет самую ее жизнь
придет roommate бросит книжки на футон
обе обнажат соски перед зеркалом
ритуал переодевания одна из мелочей
неосознанная частица бытия vulgarius
параллельно метро курсирует 24– й
по шербрук от пил до конкордия
заведенные людьми автоматы подчиняются ритму...
людьми ли?
полночь
нет дефиниции тишины
она стоит мягкая обволакивающая
или движется между кухней и салоном
абрисы звуков кажутся высотами
но могут быть эхом пятого круга
это зависит от них самих
застыла точка взгляда как на картинах гоблейна
сидит огромная мышь нахохлившись
невидимо в волокнистых порах стен
и доносится из чрева здания
только глухое рычание пустоты
как ропот босховой толпы грешников
wall
пинк флойд за хорошую плату
построили мне персональный домен
мизантропия называется
в его мире – от слова maison
окопавшись в нем по часть мужского органа
вынужденный обороняться en effet
устанавливаю рекорды выживаемости
побитые здесь задолго до меня
нон– конформисты остались непобежденными
джон леннон питер габриэль –
машут им вслед фетишными лапками
пол маккартни и фил коллинз
танцуя под конформизм
гитарные струны воняют долларами
дека ее напоминает стриптиз
клавиши рояля под костюмы с бабочками
сделаны – или притворяются так
все кривляется – чтобы не стать мишенями
credo quia absurdum выступает пророком толпы
рушатся стены страны мизантропии
под коммерческим монстром Jurassic Park
титаник плывет годзилой по волнам оскаров
и целин протягивая мне сигарету говорит
я заработала сама на страну мизантропию
а ты мог бы стать своим парнем как все
ну и что? мне то же говорила певица помоложе – амелия
накурившись гашиша и взбив свою паклю рукой:
я тащусь от твоих гармоний
но их же никто не поймет
полночь воняет недоношенными стихами
обклеивая горящими окнами пустоту
вырывая меня как зуб
из челюсти страны мизантропии
подаренной – да но не заработанной мной
let's try it
let's try it – от евы до вирсавии
императив как жилка на виске
let's try it – и рушатся стены
и лопаются
самые мирные сны
червь познания продырявил яблоко
глаза
жена лота потянулась назад
и афродита в мыле из– под душа
взглядом медеи убивает пастуха
стрела смертности сидит червем
в яблоке
и напевает песенку
fucking a little girl
мотивы более не приводят к выбору
реализуются сериями
в мега акте волевом
мотивы более поздние
рождают музыку штрауса
а более ранние – опусы
стравинского и баховский
"клавир"
спускаются по смердящим
кругам
бах данте босх достоевский
чтобы спасти человечество
экспедицией в скверну
земли
но кровь сочится сквозь окна их
взгляда
и распятый бетховен
дирижирует собственным распятием
как чужим
крысиный помет испражнения
динозавров
монстры в сперме
собственных тел
дышат нам в лица
перегаром
гниения
сладким запахом разложения:
LET'S TRY IT
Конец сентября, 2001. Монреаль
РАЗМЫШЛЕНИЯ
МОЛЧАНИЕ
одиночество страшнее холода
сказал один поэт знавший имя
из плотного шафрана рождается день
сказал другой поэт и зажмурился
на проседи неба бестелесная перхоть деревьев
диалог продолжался
между ними лежали века
поэзия эти бессвязные пучки бормотаний
прерываемые хохотом вечности
зашитым в холод молчанья
запах грязного тела
железного ветра
и струи воды
ЧЕРНОЗЕМ
обольстительность мысли
заводит в тупик столкновенья
то что разбег для растений
ловушка для ног
ни шага не сделать
не по палубе тротуаров
без якорей серых плиток
в этом море земли
разумное подчинение
перевертыш коварства
растительность жизни
тянут древесные корни
человеческих стоп
продуктом искусственного антипода
поэтизированием стихии
ЛОНДОН
ни разу не посетимый мной
страна книжных героев
воспеваемых бардов
безвестных макиавелей
туман опускается на подушку
темным бархатом
разукрашенными бортами
тауэром плывушим над темзой
святая ночь опускается на дьявольское место
и в глазах зажмуренных гвардейцев
отражается тяжелое небо
ПАРИЖ
клоака опасностей
этот город бросался ко мне на шею
одевая венок елисейских полей
эйфелевой башни и бульвара монматр
раскрывая объятья ночлега
в виде двух студенток– итальянок
и на площади республики
усаживая в везущие на работу трамваи
в кварталах арабских депанеров
и польских пекарен
в пассажах где скрывались рестораны
проходило мое парижское детство
сжатое до размеров зимы
и за спиной ходила невидимая свита
хранящая от грозящих случайностей
потому что мой брат умирал за меня
заморозив мою безопасность
и купив у помощника дьявола
несколько будущих завитков моей никчемной жизни
ОБОНЯНИЕ
симфония завершается скерцо
пятый раздел многочастной формы
желатиновые зрачки блестящего па
раскрывается внутренность саквояжа
многопрофильная панель расстояний
раскладывает инструментарий
рецепторов– волосков
тайная история покушений
ненаписанные мемуары всплесков
близкие дальние запахи– колоски
набор хирургических инструментов
лоботомия остальных ощущений
пальпация боли ее самой
и рвота как экзистенция впечатлений
последнее тутти клокочущего задыханья
кровь бьющая изо рта в апатичном сне
БЕРЛИН
двухэтажные эмки улыбок берлинцев
на запыленном бархате центральных арен
гимнастических улиц
хлороформных деревьев
металлических BMW
амуры старинных кварталов
захороненные в оправе прошлого века
мраморе постаментов
рукопожатии перекрестков
надписях на домах
стеариновые ноги прохожих гигантов
телевизионных башен нищих витрин
в окружении речи
перегретых моторов
и рыдающих спин
двухъярусность жизни в виде у– бана с– бана
на металлической табличке списка имен
в обрамлении великих поэтов
выдающихся музыкантов
художников с гением антител
драки на небезопасных вокзалах
компании панков в вагонах с– бановских линий
и расставленные в игрушечном мире
вазы зданий тяжеловесность проспектов
дружеская приемлемость стекла
ВАРШАВА
дрожащие ресницы моей бывшей подруги
переплетения света и тени в ее зрачке
отражения деревьев в чистом стекле трамвая
обезжиренные силуэты деревьев
старэго мяста готические очертания
костелов– кляшторов затаенная грусть
ванна фонарей у классического подъезда
дворцы прошлой аристократической знати
и пьезоэлектрического настоящего дня
выставки будни говорящие попугаи
эксклюзивные магазины на маршалковской
солидарность печали в отражениях глаз
обезлюдевшие базары на праге
безлюдность густой толпы среди магазинов
где гонка мелких покупок среди бледного сна
братство замешанное на триумфе
благородства без очертаний
негласного траура
исторической кривизны
мое родство через предков
с этой транзитной державой
содержащей больше чем кажется
яиц с душой мировых основ
помноженное на Литву и Гродно
где мне всегда жилось как дома
приходится на трагизм кавалькады
с возгласом "панове!"
среди белого дня
ОБУЗА
нет ее в коридорах раздумий
глубокая трещина оврага
пересекает равнину чела
на каждой руке по два бульдога
хваткой пасти держат в равновесии
ежедневный моцион суетных дел
превращается в мученичество
из– за обузы дум
неудачи мелких предприятий
стекают трещинками раздумий
фалдами аналитического синдрома
каждая неудача превращается в десять
калькулятором отчетности размышлений
нет ничего вне этого взволнованного исчисленья
в тысячах мелких укусов исчезает спина....
ПОСЛЕ ШЕКСПИРА
манчестер губастен
махоон монахини
в монастырском подворье
мохнатая шаль
леди макбет
в январе дровокола
омут отпетости
с кровавой каплей на лбу
пижономания сэра
элтона
продавца пижам
парикового
лорда– нувориша
певчего шута
королевской семейки
канадская падчерица
убита в больнице
задушена в автомобиле
слеза изумрудная
дэнди леннона
love and flowers шестидесятых
и арабского принца
леди винчестер железная леди
в пиночетовской каске
точит тэчет
кричит тоном "patriot games":
парные органы для бедных – роскошь
вырывая глаз
заезжего хулигана
тони писает с крыши мерседеса
на задушенную диану
ирландский флаг
и дядюшку тома
вынимая из закушенного дебила
новорожденного ребенка
и рупор совести – ВВС
ВЕНА
тени моцарта и сальери
в синем небе над оперным
переносные трамваи
дождь мягкий немецкий акцент
здесь оказаться до завершения жизни
было ошибкой
все кончено
бой часов позолоченных это отчаянье
слишком совершенна
земная поверхность
и кругла
гуго вольф и франц шуберт
взирают с источенных постаментов
древние как бюсты римских сенаторов
или шумерские бородачи
здесь сам город заставил понять
фантасмагорию смерти
когда умираешь
моментально становишься древним
как сама земля
шенберг берг и веберн
рихард штраус
все одинаково древние
все пишутся с малой буквы
когда мертвы
нет ни зла ни добра
нет всесилия смерти
и всепоглощающей жизни
все намного проще –
и страшней
усатые гвардейцы
у одного из музеев
похожи на кукол
и незаметная родинка смерти
у каждого на лице
СТОЛКНОВЕНИЯ
в обнажении ницше и шопенгауэра
играет второй концерт для фортепиано рахманинова
будда в четыре руки
передвигаются стрелки
как змеи по парковым аллеям
кант прививает черенок аристотеля
к древу платона
anima mundi гегеля
играет в шахматы с синоптичностью спинозы
на ковре философии здравого смысла вольтера
начинается ветер
железную голову декарта
привинчивает тень анаксагора
и гилель жестоким голосом
призывает к себе цесарку
шулхан арух
досознательные рефлексии
путешествуют иерусалимскими горами
земля это три сферы одна в другой
изумительная поверхность глаза
косточка окруженная мякотью неба
и косточкино ядро
которое до конца никогда не познать
приближается конец времен
завернутый в соприкасание конца и начала
в нем бьют жилки тысяч начал и концов
сменяются декорации
и дворцы стираются тряпкой
черной лавы
в ожидании мягкого пепла
вселенской зимы
ПЕТЕРБУРГ
плохо выпеченное печенье
размывание связей
кровь реки в обнаженном граните
как разорванной вены инжир
под сводами железных вокзалов
времен первых автомобилей
бьется пространное сердце
благородной чухонской зимы
самый западный залив восточный
более римско– романский
чем сами тевтонцы
более прочный
чем монолитность креста
простирает необъятные руки
водами черных каналов
гением северного барокко
улицами в драгоценных камнях
как изумруды в тяжелой оправе
висят его беспредельные снасти
петергоф эрмитаж исаакий
адмиралтейство манеж
невероятные сплетни
невозможные страсти
ступают постмодернизмом
птичьей лапой по мокрой земле
ИЕРУСАЛИМ
высокомерной спесью
охватив горы как щипцами
соседствует царица алчности
с потусторонним присутствием небытия
нечеловеческие пейзажи
откровения марсианского начала
это страшное бескровное пространство
безразличное к аномалии человеческого зла
из базарного тель– авива
поднимаясь в башню иерусалима
воры мошенники и флибустьеры
бронируют открытое окно с видом на смерть
зловещие тени прошлого
отыскивают соответствия в настоящем
в скоплении безжалостно нависших кварталов
излучающих чванливое месиво тщеславного зла
торговцы без пардона
оседлали горы как вороны
загадили человеческий муравейник
вонью золота наполнили бестелесные пустыни сны
на руинах страданий соплеменников выстроили свои храмы лжи
MILANO
обертка сияющего шарма
поролоновое ложе
женские локоны на загорелой руке
объявление невиданного купального сезона
щипчики для сахара кофе с утра
не режет глаза пресыщаемость солнцем
бумажный стаканчик заполнен мороженым по края
точно так же чувства не переполняясь
наполнены грилем восхищенного сна
столица моды граффити на тонких подтяжках
вензеля на дверях вожделение без клише
сто тысяч острых желаний
возбуждение от поцелуя
лаконичность всех форм
от автомобилей до женских ног
пролетает восхитительная картинка
вечный праздник озеро без берегов
оставляя фантики Teatro alla Scala
мозаичность жизни
персонификацию грации
Piazza del Duomo
San Satiro
Galleria Vittorio Emanuele
MONTREAL
зимнее солнце атлантики
без исторических параллелей
луна в зените
над американской сибирью
зимой
и флоридой
летом
срез балюстрады
отражением в фонтанной воде
купидоны квебекские пики
рыцари и барокко
старый город и порт
крепости замки дворцы
гора монт– рояль
младший брат парижа и милана
экзистенция шарма
десятки местных сартров и камю
бледная крепость европейской культуры
на континенте американского чванства
очарованье природы девственность земли
несущий французский как пику
с населением из итальянцев
особенно в трех муниципалитетах
утыкавший небо башнями тысяч церквей
город как корабль
ведет свое гордое тело
сквозь хаос времен к вожделению мглы
ЛОБОТОМИЯ МИРА
этот мальчик от бело-черного брака
в автобусе по сан-лоран в сторону центра
смышленыш головастый не ведающий тревоги
он не знает еще что предназначен в качестве мяса
для князей этого мира вассалов темного Князя – носителей власти
дети из бедных семей обреченные на прозябанье
это вчера они могли подняться из тощих недр нищеты
сегодня за ними нет больше кинетической силы поднятия
мечты их напрасны тонки одеяла защищенности одиноки они
в классической форме старения в виде подстилки для ног
мучителей эксплуататоров и жандармов
решается праздничная задача в голове прожигателя жизни
одного из незадумывающихся счастливчиков ублажения тела
пустышки перетекания из пустого в порожнее гения случайного гена
принадлежности к родившимся в нужном месте вассалам
гомункула банковского счета помноженного на анатомию крепостей
задача ничтожества существование которого как мочеиспускательный рефлекс
сами собой попадают в руки их
деньги машины женщины дома влияние
в своре веселых друзей подтрунивающих один над другим
в пустом времяпрепровождении не наполненном и тенью смысла
в мотовстве напыщенности амбициозной агрессивности юного пса
играющего с жертвой зубами до хруста до последнего ее хрипа
под лай и вой веселых своих собратьев обожающих кровь
все кто у власти и каждый из них отдельно
проживает тысячи блеклых жизней тех кто под ними – внизу
за час своего ничтожества величия неосведомленности варваров
восседая на троне из тел влачащих вериги недоедающих бледных существ
в блевотине своих физиологических потребностей несомых как знамена армий
поедатели свежих мозгов глаз гениталий безвинных страдальцев
пьющие соки кровь жизненную силу бедных детей
отправляются они на поиски развлечений
как на битву древнегреческие герои
как на подвиг сочувствия Прометей
их беззлобная мертвая хватка
все что есть в этом бессмысленном мире
кроме бесконечных бесплотных
поколений обездоленных неимущих
безыменных тянущихся как приведенья
к своему неземному концу
Декабрь, 2000 – Август, 2001
Монреаль
© Лев ГУНИН
| 
